Восторг охватил всех. Захваченные песней люди стали как одержимые. Все участвовали в действии: кричали, вскакивали, танцевали.
— Не хотим больше сидеть в горах без дела! — выкрикнул кто-то громким голосом. — Хотим померяться силами с Аммоном! Веди нас против Аммона, Ифтах!
— Веди нас против Аммона, Ифтах! — подхватили остальные.
Толпа, включая женщин и детей, была охвачена единым порывом. И крики людей отзывались в горах эхом. Лес ожил, закричали птицы, им вторили разбуженные громкими звуками звери. Вся страна Тоб взывала: «Веди нам против Аммона, Ифтах!»
Сначала Ифтах сопротивлялся песне. Он не хотел, чтобы его одурачили красивые стихи, тем более такие, в которых воспевалось торжество Эфраима. Нет, он не боялся раствориться в воинственном восторге… Ифтах увидел, как слушает песню его дитя, его Яала. Её переполнял Господь. Она была одержима Богом… Ифтах почувствовал, как сжалось его сердце от безграничной нежности, он словно стал с ней единым целым.
А певец пел о том, как Яэль убила Зиссеру колышком палатки. Яэль и Нала… Обе — дикие козы, газели. Родственные души. Яала — мягче, но суть их обеих — одна. Ифтах чувствовал, как таял холод его рассудка, как возникали в его голове смутные картины. Были ли Яала и Яэль единым целым?.. Он содрогнулся. Смогла ли бы Яала ударить своего Мешу колышком палатки?..
Певец запел новую песню. Прежние образы исчезли. Теперь Ифтах всей душой жил в песне. Его поглотило чувство боевого триумфа. И не легендарный герой Гидеон, известный драчун и вояка, выходил на поле сражения. Это Ифтах стал Гидеоном… Он слышал голос Господа, который кричал ему вслед: «Благословляю твой меч!»
«Веди нас против Аммона, Ифтах!» — бушевала толпа. Ифтах широко улыбнулся. «Я сам хочу этого», — пела его душа.
Он был очень одинок в последнее время. Его обуревали думы и сомнения. Теперь холод одиночества отступил. Он стал единым целым со своим войском и племенем. В нем возникло чувство благодарности к певцу. Ифтах восхищался им, высказавшим то, что наполняло его грудь.
Однако ночью к Ифтаху вернулись сомнения. У него ещё был выбор. И он не хотел оказаться обманутым. Должен ли он оставлять без внимания град бесстыдных насмешек, которыми осыпал его певец, человек из рода Эфраима? Нет, Ифтах не позволит шарманке и старой песне дурачить себя. «Разве мы все — не евреи?» — снова услышал он вкрадчивый голос царя Нахаша и почувствовал, что Нахаш ближе ему, чем кровные братья… Но тут в ушах опять зазвенели строфы песни, прозвучали крики его людей: «Веди нас против Аммона, Ифтах!..» Он не мог уснуть. Стихи и возгласы толпы сменялись в его голове трезвыми доводами рассудка.
На следующий день он подарил певцу Яшару красивый кувшин, дорогое одеяло и сказал:
— Ну, а теперь убирайся скорее из моего дома, ты, человек, воспевающий позор моего рода. Ты — великий певец, твоя песня тронула меня. Но… Ещё немного, и я ударю тебя, твоя борода покраснеет от крови…
Авиам лежал на циновке в темном, затхлом шатре Господа. Он был болен, изнурен тяжелым путешествием и с неприятным чувством позволил Шамгару ухаживать за собой.
Он снова и снова обдумывал итоги поездки. Он был готов к сопротивлению, но не ожидал, что Ифтах был так связан преступным союзом с Аммоном. Богохульные речи этого гордеца сначала внушили ему мысль самому поехать с просьбой в Эфраим.
Но, чем больше он об этом думал, тем труднее казалась ему эта поездка. Просить о помощи священника из Шило, высокомерного Элиада, главного врага! Священники из Шило и с ними, к сожалению, весь западный Израиль смеялись над его, Авиама, святыней. Они не признавали шатер Господа здесь, в Мицпе; они хвалились, что владеют ковчегом Господа, сопровождавшим сыновей Израиля по степям и пустыням. Но этот ковчег в Шило был поддельным, а истинный знак союза рода Иосифа с Богом стоял в шатре Авиама. И теперь он должен был ехать в Шило!
Время шло. Авиаму нужно было срочно собираться в дорогу. Чтобы предотвратить новый сговор Ифтаха с Аммоном, важно ещё до зимы уверить его, что Эфраим окажет поддержку. Однако священник чувствовал, что не осилит вторую трудную поездку. Стоит, пожалуй, доверить щекотливую миссию надежному послу. Но где найти авторитетного человека, бесконечно преданного Авиаму?.. И он выбрал прежнего судью, сына судьи Гилеада, ученого, наивного, твердого в вере Шамгара.
Он разжевал и вложил ему в рот точные слова послания. Дал указание рассказать первосвященнику Шило обо всех бедах Гилеада, но прямо не обращаться к нему за помощью. Просьбу послать в Мицпе способных носить оружие людей Авиам хотел сформулировать сам. Он взял глиняную дощечку, свиток и начал писать. Он писал как священник священнику, без обиняков рассказывая о проблемах, возникших из-за своевольного характера Ифтаха. А в конце попросил у мудрого господина и брата из Шило помощи и совета. Он обстоятельно наносил на поверхность листа знаки, перечитал написанное, вздохнул, свернул дрожавшими руками свиток и поставил печать.
Шамгар собрался в дорогу. Он скакал на белой ослице в сопровождении одного слуги. Пересек Иордан и направился в Шило.
В Шило Шамгар пробыл три дня. Авиам приказал поторапливаться, и он через короткое время был уже в Мицпе, потрясенный тем, что увидел, со скрепленным печатью посланием Гилеаду. Авиам старался не показать, с каким страхом он ждал ответа, и сначала выслушал подробный доклад Шамгара. А тот без устали рассказывал о множестве пластинок и свитков, которыми обладал священник из Шило, о том, сколь богаты их знания о жизни отцов и праотцев. В конце концов, он изложил то, что думал о первосвященнике Элиаде. Это был человек быстрого ума и глубоких знаний, он задал Шамгару разумные вопросы, однако, насколько Шамгар понял из его слов, ему недоставало благочестия и смирения перед Господом.