Ифтах и его дочь - Страница 54

Затем Бог решил сделать своих возлюбленных израильтян оседлыми. Он нашел для этой цели Заиорданье, благословил eё и приказал им завоевать эти земли. Но перед почти безоружными людьми появился народ эморитов вооруженные железом великаны на лошадях и колесницах, люди, до сих пор разрушавшие все, что встречалось на пути. Яшар громко пел о могуществе эморитов и их царя Зихона, победившего Моав и Аммон. Но как могла помочь царю Зихону вся его сила, когда на их земли пришли дети Израиля и их Бог?

«Но тогда пришли мы, сыновья Господа, — пел Яшар. — И что осталось от царя Зихона?.. Собирайтесь же все, кто хочет, посетите его столицу Хешбон, и посмотрите, что там осталось! Пламя охватило город Хешбон и уничтожило города и селения царя Зихона. Мы опустошили их. И никто не сможет их восстановить. Мы разрушили страну, предали огню города и поля…».

Слова песни разжигали в душах людей божественный огонь Господа, Бога, который вел свой народ в бой и насылал страх на его врагов. Когда Яшар пел, мужчины тяжело вздыхали и мысленно испытывали свое оружие — натягивали луки, точили мечи. А женщины уже мечтали о том, как они будут ждать своих мужей.

Ифтах, однако, думал о городе Элеали, воздвигнутом на месте разрушенного Хешбона. Его разрушил царь Нахаш, как в свое время израильтяне. Тем не менее, Нахаш вернул его Ифтаху — как еврей еврею. Так должен ли Ифтах воевать против такого царя?

Старый певец заметил, что Ифтах задумался, и не был захвачен его пением, как остальные. Он решил спеть другую, более вдохновенную песню. Таких песен было много. Они рассказывали о кровавой мести Ламеха или о никогда не прекращавшейся войне с коварными потомками Амалека. Но самой лучшей, самой известной, самой прекрасной и самой страстной песней, которую издревле пели в Иорданских странах, была песня о славной победе под руководством Деборы. Эта победа, правда, была завоевана в войне, в которой Гилеад бросил братский род на произвол судьбы. Люди Гилеада вспоминали о ней неохотно. До сих пор здесь, на востоке, Яшар эту песню не пел, но Ифтах посмеялся над его происхождением, а ведь его самого ожидала война, в которой он будет вынужден принять помощь Эфраима. И вот он сидит рядом, равнодушно слушает песню Яшара… Это обидело певца. Ему и так стоило больших усилий таить в груди песню о Деборе. Теперь ему захотелось посмотреть, будет ли судья из Гилеада сидеть также, слушая лучшую песню Яшара.

Яшар тронул струны и запел о Деборе. Сначала он пел, как царь канаанский угнетал Израиль. В те времена в Израиле купцы не могли заниматься торговлей, крестьяне перестали сеять и убирать урожай, никто не осмеливался ездить по большим дорогам, люди тайком пробирались окольными путями. В Израиле было сорок тысяч способных носить оружие, но никто не брал в руки ни щиты, ни копья. Люди лениво потягивались под своими одеялами, рассиживались на толстых коврах, ездили на белых ослицах… А сердца их наполнял черный страх.

«И тут поднялась Дебора, судья, мать Израиля, — пел Яшар. — Она поставила Барака военачальником и разослала гонцов по всей стране. На рынках затрубили в трубы, на водопоях — в бараньи рога. Мужчины Израиля услышали призыв и взялись за копья. Они спустились вниз — всадники, тяжело и легко вооруженные князья, вожди кланов и крестьяне. В долине собрались люди Эфраима, Биньямина, Махира, Нафтали. Однако род Реувена остался на пастбищах, слушая, как мычат и блеют стада. И Гилеад остался на своем берегу, лениво думал и предавался мечтам. И пришли цари Канаана, и начался бой у Таанаха и у вод Мегидоса. Они не добыли ни серебра, ни рабов. Появился Господь. Могущественный, он спустился с Сеира. Земля задрожала, небо зашаталось, тучи столкнулись, и горы закачались перед ликом Господа… Наступило утро. Ещё бледнели звезды, но своим угасающим огнем они воевали против Канаана. Струился ручей Кишон и воевал против Канаана, затопив страну Канаан. И мелькали копыта убегавших лошадей. Лошади ржали, потеряв своих всадников.

И побежал с поля боя военачальник Канаана Зиссера. Он пришел в лагерь бродячих кенитов и укрылся в палатке одной из женщин. Благословенна будь Яэль, благословенна среди всех женщин! Он потребовал молока, она дала ему жирное молоко в красивой чашке. «Приляг, — сказала она, — не бойся». И он лег на постель. Eё рука потянулась за колышком палатки, за колышком и молотком. Она ударила Зиссеру и раздробила ему голову… Он лежал у eё ног; там, где собрался отдохнуть, теперь он лежал мертвый.

Мать Зиссеры ждет у окна. Смотрит сквозь решетку. Почему не возвращается домой его повозка? Почему не слышно цокота копыт его упряжки?.. Eё утешает мудрейшая из женщин: «Они делят добычу, они богаты… По одной, а то и по две наложницы на каждого, дорогие одежды для Зиссеры, драгоценные платки — два, три для нашей госпожи…». Пусть так погибают все твои враги, Господи!»

Затаив дыхание, мужчины и женщины слушали песню, сгорая от стыда за Гилеад, оставшийся на своем берегу, стыд, впрочем, вскоре сменился восторгом. Они восхищались кровавым величием Господа и не могли больше сидеть тихо, их сердца рвались в гущу битвы и смерти. Вслед за Яшаром они повторяли строфы, в которых звучали страх и великолепие. Они громко выкрикивали слова, в которых слышались дробные звуки скачки, испуганное ржание лошадей: «Дахарот, дахарот абирав…».

Песню слушал Эмин. Взволнованный близостью существ, которых он почитал больше всех — Ифтаха и Яалы, он растворялся в ощущении предстоящей битвы. Мысленно, хриплым голосом Ифтаха, он отдавал приказы своему отряду, летел на своей боевой повозке и так же, как Ифтах, задирал вверх подбородок… Песню слушала Ктура. Пение Яшара доставляло ей удовольствие, хотя она знала, что эти стихи оторвут от неё Ифтаха, бросят его на страшную войну с Милькомом. Но против eё воли предчувствие битвы рождало в ней необъяснимое радостное возбуждение… Песню слушала Яала. И воспринимала ее, песню во славу Деборы, так, будто бы она посвящалась отцу. Ей виделся образ Ифтаха: вот он — в судейском кресле, он — властелин пустыни… Вот он сражается с врагами в битве… Перед ней возник образ Бога, великого в своем триумфе. Он вселяет страх в сердца врагов, объяты ужасом мощные тела вражеских коней… Все смешалось в eё воображении, складываясь в единую героическую картину. Песня терзала eё душу. Она подпевала, неистово что-то выкрикивала, пританцовывала, притопывала…