Ифтах и его дочь - Страница 47

— Расскажи мне, как ты договорился с царем аммонитов! Что за слова ты подобрал, чтобы он отступил, ни разу не взмахнув мечом? — попросил Авиам.

Священник снова говорил тихо и размеренно. Но на этот раз Ифтах понял всю силу его подозрений. Этот человек знал, по меньшей мере — догадывался, что в соглашении между царем и Ифтахом было что-то тайное, весьма щекотливое, а, может, даже и непозволительное. Ифтах насторожился. Ему следовало сказать Авиаму как можно меньше, и он ответил с напускным спокойствием, как бы мимоходом:

— Я объяснил царю Нахашу, что его победа в битве ещё долго не решит проблем нашего конфликта. Крепкие слова мне не понадобились. Я подбирал только разумные. Царь Нахаш — прекрасный воин. Но он ещё и вежлив, и обходителен…

— Может, твой Нахаш и обходителен, — не сдержался Авиам. — Зато о Господе такого не скажешь. Он не покровительствует жалким соглашениям. Он Бог войны. И вряд ли ему понравилось, что ты оставил врагу город Иокбеху.

Ифтах почти обрадовался ярости священника. Теперь он чувствовал себя уверенней.

— Не забывай о том, что я завоевал Израилю семь замечательных городов на севере. Они, быть может, лучше Иокбехи. А, кроме того, царь Нахаш поклялся мне, что не будет мешать жителям города поклоняться Господу. Не думаю, что Бог недоволен мной. На то была и Его воля, что бы Аммон отступил, как только я появился у ворот Мицпе. До этого он праздно наблюдал, как Мицпе окружают войска Нахаша.

Бессмысленный спор утомил священника.

— Прекрати, наконец, считать меня своим врагом! — устало махнул он рукой. — У нас общие цели. Мы оба заботимся о Гилеаде, каждый на свой лад… Но объясни мне, что ты выигрываешь, отсрочив решение? На этот раз ты уступил Нахашу Иокбеху. Что будет следующей весной? Отдашь ему другие земли?

На какое-то мгновение Ифтаху показалось, что этот ужасный старик точно знает, как проходил их разговор с царем Нахашем, знает истинную цену, которую он заплатил Аммону, ведомо ему и предложение царя породниться и заключить долгосрочный мир.

— Пойми же, Ифтах, сын мой, — продолжал тем временем Авиам, — даже недолгий союз с Аммоном не сулит нам ничего хорошего. Они остались народом степей и пустынь. А нас Господь собрал вместе, чтобы мы поселились в этой благодатной стране. Мы не принадлежим сыновьям пустыни, наши братья — на другом берегу Иордана. Ты должен это понять, главнокомандующий Господа! Возьми себя в руки! Будь сыном своего отца и не пытайся ухватиться за юбку матери!..

Ифтах вдруг вспомнил, какие чувства он испытал на вершине горы Хермон. Внутренним взором он увидел громадную неделимую страну Израиль, простирающуюся по обоим берегам Иордана. И тут же лукавые, но разумные слова царя Нахаша пронеслись в его голове — «Разве мы все — не евреи?». Обуреваемый столь противоречивыми мыслями, он предпочел рассердиться на священника. Авиам, вероятно, снова хотел взять над ним верх.

— Мне думалось, что я спас вас от страшной беды, но оказалось, что я предал вас, — сказал он с мрачной усмешкой.

Он окончательно дал волю своему гневу.

— Что, собственно, случилось, священник? — горячился он. — Вы сами пришли ко мне и скулили: «Мы окружены огромным войском врага, приди к нам на помощь!» Я сжалился над вами, обещал прогнать врага. И сделал это. Я сделал даже больше, чем обещал — вернул два города из трех, которые вы не сумели удержать, потому что стали вялыми от жира и корыстолюбия… И где же ваша благодарность?

Его четырехугольная борода почти касалась лица священника, в глазах сверкали зеленые, злые огоньки, и он хрипло сказал:

— Вы срубили святое дерево под Маханаимом. Оно было дорого мне и Ктуре, и отец Гилеад вместе с матерью нередко сидели под сенью его ветвей. А ведь мой отец был судьей в Израиле… И вот пришел благочестивый дурак Шамгар и заявил: «Господь не живет на деревьях». Послал своих людей, и они срубили наше любимое дерево, пока я сидел здесь, в Мицпе, чтобы защитить вас, а ты, Авиам, допустил, чтобы опозорили меня и оскорбили мою жену.

Авиам догадался, что ярость Ифтаха — маска, под которой скрывается растерянность. Он был уверен, что здесь что-то нечисто, но Ифтах не знает, как ему все объяснить.

— Ты сердишься не из-за дерева, — сказал Авиам. — Тебя бесит, что моя проницательность позволяет мне знать, что происходило в твоем сердце, когда ты говорил с аммонитом. Меж вами был нехороший разговор, ты вел себя не по чину главнокомандующего Гилеада. Неведомо мне, что выиграл ты, беседуя с врагом на развалинах Элеали. Но царь этот, боюсь, не отступил бы, если бы в перспективе ему не посулили ничего, кроме года перемирия. Верю, что ты ратовал о благе Гилеада, однако, какой смысл в пользе на пять минут?.. Знаешь, я всерьез опасаюсь, что ты поступился заповедями Властелина нашего Господа.

— Хватит предостережений! — грубо оборвал его Ифтах. — Я не мальчик! Приказывать в шатре Господа — твое дело, а в военном лагере я волен вести себя так, как считаю нужным. Я выполнил обещание, а вы пристаете ко мне со своими придирками, оскорбляете меня в моем же Маханаиме. Настаиваю, чтобы вы со мной рассчитались… Хорошо, что я не поверил вашим словам, и здесь все записано!

Авиам вдруг как-то сразу постарел.

— Твое требование будет удовлетворено, — сказал он. — Ты сядешь в кресло Гилеада. Но было бы лучше и для тебя и для нас, чтобы ты подождал благословения Господа.

Новый приступ гнева охватил Ифтаха. Снова своей болтовней старик пытается удержать его.