Ифтах и его дочь - Страница 17

Дорога опять расширилась. Они пошли рядом, тесно прижимаясь друг к другу.

— Жаль амулетов твоей матери, — сказала Ктура. — Но пусть они будут у Гилеада, в его пещере… Не думаю, что Господь сердится на тебя за то, что ты взял их с собой. Да и за мои, которые ты терпишь в своем доме. Бог никогда не выказывал своего гнева. Ведь в Маханаиме все благополучно: пшеница растет, масло выжимается, стада приумножаются, бесчисленные гости приезжают на стрижку овец. Все нами довольны, все дружат с нами. И дочь у тебя хороша. Не трудно будет обручить eё с мужчиной из приличного рода и с богатым поместьем.

Тень пробежала по лицу Ифтаха. Ктура не родила ему сына. Однако и дочь он любил не меньше, чем мог бы любить самого лучшего сына. Однако неприятно было думать о том, что в сыне ему отказано. Может, это и есть знак гнева Господа? Может, именно от этого предостерегал его священник?

С тех пор как он увидел Ктуру, Ифтах старался строго и точно исполнять заповеди Господа. Сейчас он вновь явственно ощутил испытанные им тогда боль и радость. Бой только что закончился, его сердце все ещё трепетало от жажды борьбы, когда они, прекратив преследование врага, повалились возле своих палаток. Мимо бежали женщины и дети, а эта — быстрее всех. Но он поймал ее. Жар в крови заставлял его торопиться, требовал, чтобы он затащил eё за ближайший куст, разорвал на ней платье и удовлетворил свое желание. Но тут он увидел eё глаза на худом смуглом лице — полные ненависти. Нет, даже не ненависти, чего-то большего. Поймал на себе eё дикий взгляд. И желание заглушило новое ощущение. Он хотел победить eё ненависть. Ему не нужен был eё позор. Он хотел сломить eё ненависть, хотел познать ее, обладать ею вместе с eё чужими для него богами. Он весь горел, но внезапно в нем зародилось что-то холодное, отрезвляющее.

— Если я возьму ее, — подумал он, — eё принесут в кровавую жертву Господу, и Бог убьет eё вместе с другими пленными.

Решение созрело мгновенно. Он вернет eё в лагерь такой, какая она есть, девушкой. Тогда она будет принадлежать ему по обычаю и праву рода и Господа. Вот тогда он и возьмет ее… Так и случилось. Он взял ее. С ней было очень хорошо, и Господа он не обидел. Но почему же ему отказано в сыне? Быть может, все же сердится на него непонятный Бог?

Догадавшись, о чем он думает, Ктура напала на него с напускной серьезностью.

— Если ты думаешь об этом, значит, священник тебе очень многое обещал, и твое сердце жаждет этого, — сказала она. — Может, тебе все же следует выгнать нас: меня и Яалу?

— Не шути так, Ктура, — попросил Ифтах.

— Но что ты собираешься делать? Что будет, если ты оставишь меня? продолжала она.

— Об этом я и хочу тебе сказать… Его черты обрели жесткость.

— С наступлением второго полнолуния они придут от имени Господа и старейшин, чтобы выгнать нас из нашего дома. Они высекут на межевых камнях имена сыновей Зилпы. И если они проявят великодушие, то доверят мне одно или два стада. И стану я судьей над отарой из трехсот овец. Елек будет платить мне жалование — по три шекеля в год. А если у него будет хорошее настроение, то и тебе — шекель.

— Не могу представить тебя в услужении у Елека, — задумчиво и почти весело сказала Ктура.

И, по-детски гордясь собственным знанием людей, добавила:

— Знаю, что ты будешь делать…

— И что же, умница моя? — заинтересовался Ифтах. — Скажи мне, Ктура.

Ктура, медленно вышагивая перед ним, заговорила снова, и eё речь точно попадала в ритм шагов:

— Прекрасны белые дома Маханаима. Приятно с крыши нашего дома или со сторожевой вышки смотреть на наши земли. До чего же красивы колыхающиеся от ветра хлеба, дрожащая листва олив!.. Но чёрно-коричневые палатки кочующих пастухов тоже прекрасны. Прекрасны радость и страх перед неизвестностью завтрашнего дня, надежда, что в оазисе найдешь воду и пальмы. Прекрасен даже ужас, который возникает, когда до самого горизонта простираются лишь сухие пески. Прекрасны безграничные степи. А бездонное, голубое небо над головой…

Внезапно она остановилась, невидящими, дикими глазами посмотрела прямо перед собой, воздела руки и испустила громкий крик.

Не отрываясь, Ифтах смотрел на нее. Это из его груди исходил eё крик…

Будущее в неясных очертаниях порой мерещилось ему. Внутренним взором он видел, как едет в Южный Гилеад, собирает друзей, чтобы восстать против несправедливости, которая грозила его семье. Но все это были туманные планы. Теперь вдруг в голове его прояснилось. Существует только один выход: он уедет с женой и ребенком в пустыню и будет ждать удобного случая.

Священник предоставил ему выбор: власть или рабство. Но при этом даже не предполагал, что Ифтах найдет третье решение — выберет пустыню.

Всю жизнь Ифтах провел за крепкими стенами. Но часто тосковал в их тесноте. Ему не хотелось больше каждый день натыкаться на межевой камень соседа и ограничивать себя законом и запретами. Он жаждал делать то, что представлялось ему справедливым. Он радовался будущей жизни на просторе, в безграничных степях.

Авиам желал разлучить с ним Ктуру, мечтал держать его в рамках своих дощечек, на которых нацарапаны заповеди союза Господа. Ктура не произносила высоких слов, как это делал священник. Она говорила о доме, о пашне, скитаниях, воде и степи. Но Ифтаху казалось, что он стоит перед ясновидящей, указывающей ему правильный путь.

X

Ифтах прекрасно чувствовал опасности, навстречу которым он шел. Когда он говорил о жизни в пустыне, Ктура вспоминала о скитаниях eё рода. Каждый, кто шел вместе с родом, имел надежную защиту. Принадлежавшие роду составляли единое целое. Если кто-то страдал от несправедливости, это касалось всех. Они устраивали общие праздники, вместе отвечали ударом на удар. Одна мысль об этом пугала захватчиков. Тем не менее, он, Ифтах, не мог присоединиться к кочующему роду аммониак, ибо не мог лишиться собственного Бога. Ему с Ктурой и ребенком предстояло жить в пустыне одиноко. Их некому будет защитить. Никто не встанет рядом, чтобы помочь им или отомстить за них. Мало того. Для них закрыта Мидбар — степь, луга и пастбища, где обычно кочевали эти племена. Им оставалась только Тогу глушь и пустыня.